День святого Валентина.

Ползешь с работы прочь. Медленно и трагично, словно на похоронах. Угрюмо перемещаешься в пространстве в сторону дома. "Надо было остаться сегодня в конторе". Но! Вас отпустили в половине шестого. Сослуживцы мгновенно собрались, и, шумно восторгаясь мудростью руководства, рванули к метро. "Успеваем к третьей серии "Марисобэль". Сто двадцать шестой кабельный - пыльное мыло - предел мечтаний домохозяйки. Слащавенький сериал. Их уже не догнать.

Ты долго еще копался, перекладывая с места на место бумажки, рассовывая компакты по боксам, ровными рядами выстраивая карандаши. По очереди закрывая десяток рабочих окон. В конце концов, иссякли и они. "Ничего не поделаешь". Пуск - завершение работы - теперь питание компьютера следует отключить. "Всего хорошего".

Выгнать из комнаты заступившего в ночную смену ненавистного кота - всеобщего любимца. Отследить испуганно промелькнувший за углом коридора хвост. "Беги, кролик, беги". Выщелкнуть верхний свет. Закрыть и зачем-то опечатать и без того ненадежную дверь. "Ключи от лаборатории на вахте". Встретимся завтра.

Закуривая на крыльце, ты улавливаешь брошенное тебе вслед, якобы обидное "выползень". "Ага, а также "Выворотень", "Узарень" и "Пояс Ульчи". В самом деле, почему бы и нет". Не вспомни вахтер, сам бы не догадался. Ты отыскиваешь в кармане пищалку, вытягиваешь ее на свет и вживляешь в акустический нервный центр. Соединительный шнур ласково щекочет щеку, гибкой змейкой соскальзывая к источнику звука. "PLAY" - командуешь ты, выбирая направление. "Мы легли на дно" заглушает вздох, открывающий путь к троллейбусной остановке. Ошибочка вышла, дядя. Это не "Калинов Мост". Это "Сплин".

Ветер плюет в лицо подмерзшим водяным месивом. "Снежно-водочным было бы актуальнее". Изначально неверный маршрут обеспечивает встречный поток на всем протяжении. Что тебе стоило, выходя из конторы, не вправо свернуть, а налево - короткой дорогой к метро? Не пришлось бы холодный душ принимать. Медленного пути захотелось? Изволь теперь расплачиваться за забывчивость. Правило "похода налево" никто еще не отменял. Да ты и не против, мозги продувает не отрезвляя.

Порыв ветра выносит тебя за поребрик, под колеса машин. Слава Шумахеру, они удачно выруливают. Ты-то их не замечаешь. Не видишь - слезы стоят в глазах, исколотых миллионом несущихся навстречу ледяных иголок. И не слышишь - слуха ты лишил себя сам, закоротив вход на аудио выход. Даже и не чувствуешь. Чувства - ненужный, давным-давно выгоревший артефакт. Музыка заполняет тебя, и ты бьешься в истерике, пугая толпящихся на остановке горожан эффектом "Мертвый не боится смерти".

Переполненный троллейбус осторожно крадется разбитыми улицами. Подобно тебе, он никуда не торопится. С места резко не рвет, в каждую щель не жмется, на перекрестках тормозит медленно. На остановках - плавно. Размеренно движется в унисон саундтреку. "И двойная сплошная пролегла между ними".

Ты уткнулся носом в стекло и разглядываешь, как, оставляя за собой грязные полосы, соскальзывают по нему жирные капли. Город плачет. Город скорбит о погубленной антициклоном зиме. В это время года для полного счастья ему нужен лютый мороз. "Все так сложно. Все так просто". Ты с трудом сдерживаешь рвущийся сквозь фильмы Феллини тоскливый вой. Когда очередная слеза, скатившись, проявила название улицы (ты заранее знал - какое), ты не выскочил. "Осторожно, двери закрываются". Даже не пошевелился. Так и остался стоять у окна. Сегодня ты едешь только домой.

Домой. "В этом мире больше нечего ловить". Кончилось. Ушло безвозвратно. Прошлое... Почти отпустило тебя. Ты уже не надеешься. Не смеешь. И не ждешь ничего. Не пискнет мобильник. Не взвизгнет дважды пищалка, не встряхнет пространство сработавший вибровызов. В лучшем случае - две строчки казенного текста - в знак того, что о тебе еще помнят, тебя не забыли, оператору связи нужен клиент. "Баланс вашего счета 0 у.е. Рекомендуемый размер предоплаты..."

Но ты... Ты встряхиваешься. Достаешь телефон из кармана, фокусируешь на нем взгляд. Новых непрочитанных сообщений нет. Неотвеченных звонков тоже. Молчит любимая игрушка. "Как рыба об лед". Почти отпустило... Ты все еще видишь сны. Почти... По-прежнему веришь, что мог его пропустить. Отпустило... Во входном буфере все еще хранятся те самые, последние три. Почти...

Три пары затертых до вогнутости сенсоров. Домофонное глюкало хлюпать замком не желает. Звякаешь связкой ключей. Не помогает. Какой-то негодяй подсадил замочную скважину на никотин, забыв подарить зажигалку. Пытаться теперь избавить ее от спичек - напрасный труд. Когда дверь наконец-то распахивается, сил выматериться уже просто нет. "Спасибо тебе, сосед, уходящий за водкой".

Лифт, "Возьми меня с собой". Кнопка вызова оставляет твое прикосновение без ответа. Завтра исполняется два месяца, как механизм ушел в глухую защиту. Отпускали его всего на неделю. "Убей меня за то, что я к тебе давно остыл". Легкий нокдаун перешел в прогрессирующий нокаут. Седьмой этаж сделался так же недоступен, как пресловутое седьмое небо. Безнадежно отправляешься перечитывать нехитрые настенные надписи лестничных перегонов. Пока пустят лифт, ты выучишь их наизусть.

Едва ты переступил порог, зверь выскочил из комнаты и радостно запрыгал вокруг, круша хвостом хрупкую мебель. "Ой, отвали" - отпихнул его ты, - "Опять, небось, на диване валялся". Вернется с работы мать, погуляет. Сто двадцать шесть ступенек вниз, столько же обратно. Еще одну порцию местного граффити тебе не пережить.

"Капитан Пауэр, включить энергию". Электроника умная, сама загружается, сама дозванивается, сама забирает почту. Тебе остается только снять сливки с пенок - прочитать полученное. Пока модем распевается, ты отползаешь на кухню, врубаешь телек и ставишь чайник на плиту. Затем находишь в мойке зеленую кружку с приклеенной ручкой и банку коричневого порошка в шкафу. По телеку как раз объявляют: "В Европе не растет кофе". Ты смотришь на банку. Надпись на этикетке, подкрепленная цифровым кодом, утверждает, что "этот напиток, обладающий превосходным мягким вкусом" произведен во Франции. "По-моему все врут твои рекламодатели".

Выпить кофе не удается. Сначала у тебя падает и заваливается за шкаф ложка, которой ты пытаешься сорвать с банки крышку. Потом ты упускаешь саму банку, и половину порошка приходится отправить вслед за ложкой. "Растворимый. Как-нибудь рассосется". Затем, когда ты заливаешь в кружку кипяток, крышка срывается с чайника, и тебя слегка ошпаривает. И, в довершение праздника, у любимой кружки опять отваливается ручка, стоит только к ней прикоснуться. "Пой мне еще". А лучше не надо. Жизнь отвратительна и без того. Соседский ребенок выпиливает на скрипке новый этюд.

Компьютер завис, так и не дозвонившись. Оставив тебя и без почты, и без интернета. Можно, конечно, попробовать взбодрить унылую карму "резетом", но, по всему видать, сегодня она уже не очнется. "Умри и ты, Пауэр. Свежее видео поможет мне дожить до отбоя". Паутина, прощай.

Хорошо, когда у тебя есть друзья, пиратствующие на Горбушке. Хорошо, когда в Америке есть Голливуд. Хорошо, когда Голливуд обеспечивает парней работой, а они обеспечивают тебе досуг. Хорошо тогда, когда карма сквозь ауру не вытекает. А иначе...

Ты вставляешь ему в щель кассету, а он пищит и выплевывает ее обратно. Выпавшее ты подбираешь, недоуменно оглядываешь. Ничего не поняв, выстукиваешь об колено и снова предлагаешь проиграть. В ответ он опять пищит и плюется. Тогда ты отстукиваешь уже не кассету, а сам магнитофон. На всякий случай передергиваешь ему питание, и повторяешь попытку. Больше не выплевывает и не пищит. Но и не воспроизводит. "Да катись все конем!" - в сердцах объявляешь ты, и устало ссыпаешься на диван в Большой комнате.

Да так и остаешься валяться до глубокой ночи, тупо уставившись в потолок. Сам виноват. Не стоило тогда зажимать пять центов.

А теперь ей пишет другой...

Москва, 2002, Milx